— Вы секретарю сколько намереваетесь дать? — спрашивал подрясник.
— Да рублей пять. Столоначальнику рубля три надо.
— А я дак, право, не знаю, что делать.
— Воля божья. — Оба собеседника замолчали и плачевно смотрят на реку.
Попов подошел к ним, снял фуражку и проговорил:
— Здравствуйте. Вы откуда?
— Здравствуйте, — сказали собеседники, и оба сняли шапки.
Ряса подвинулась и проговорила:
— Просим покорно. Вы семинарист, если не ошибаюсь?
— Кончивший курс.
— Очень приятно. Что, же, место получили?
— Нет еще. Даже не знаю, где вакансии есть.
— Ну, это плохо. Я тоже кончил курс назад тому годов семь, два года ходил в консисторию да в архиерейскую канцелярию: едва нашел. А позвольте ваше имя и отчество?
— Егор Иваныч Попов.
— Очень приятно. Очень приятно!.. Я диакон единоверческой церкви в Крестовоздвиженском селе!
Следуют расспросы об единоверцах и рассказы об них.
— Житья нет. Поэтому хочу перепроситься в православные, хоть бы на причетнический оклад.
По духовному ведомству священник выше дьякона, дьякон выше дьячка, носящего стихарь, дьячок ниже пономаря, носящего стихарь и т. д. Есть священники, отправляющие службу по сану, но получающие доходы наравне с дьяконом, это значит — священник на дьяконском окладе.
— Я, Егор Иваныч, вот уже вторую неделю трусь здесь, сколько денег рассовал, служу я дьячком, надо стихарь. Всего-навсего осталось два рубля да тринадцать копеек, — проговорил подрясник.
Дьякон захохотал.
— Подумаешь, и дело-то пустое: стихарь надо. Сколько в службе?
— Одиннадцатый год.
Дьякон мотнул головой в знак удивления и впился глазами в Егора Иваныча.
— Каково?
— Плохо. А вы где обучались?
— Из причетнического класса исключен.
Дьякон угостил собеседников нюхательным табаком, который Егор Иваныч нюхивал изредка.
— А вот что, Егор Иваныч, поезжайте в Милютинск, там, знаете ли, женский монастырь есть и при нем воспитанницы.
— Знаю.
— Ну, вы сначала к владыке сходите, чтобы он разрешил вам вступить в законный брак с воспитанницей и послал туда указ. А там настоятельница сама изберет вам невесту и место даст.
— Я письмо от отца жду.
— А ваш батюшка кто?
— Заштатный дьякон.
— Что же, невесты там есть?
— У священника дочь годов восьмнадцати.
— Вот и дело. Значит, дело за местом.
— А я бы из монастыря взял, — сказал дьячок.
— А вы женаты, Павел Максимыч? — спросил дьячка дьякон.
— Женат, семеро детей, мал мала меньше…
— У меня тройка… Из монастыря оно, конечно, хорошо, можно в городе место получить, а городское житье не в пример лучше сельского; в особенности в таком городе, как Милютинск.
— Я, пожалуй, не прочь, только бы состояние имела.
— Ну там, я вам скажу, дадут вам приданое да сто рублей денег, и больше ничего. Да и девица-то, сказывают, того-с… ненадежная…
— Это плохо.
— А ваша невеста, позвольте спросить, богатая?
— У меня еще нет невесты.
— Полноте шутить! Давече оказали, что у священника вашего дочка есть.
— Да ведь кто же ее знает?
— Делов не имели? — Дьякон захохотал.
— Да как вам сказать: прежде игрывали вместе, но дел никаких не было, в прошлое лето она гостила у тетки, а в третьем годе я здесь в больнице пролежал всю вакацию.
— Больше у священника нет деток женского пола?
— Есть две дочери: одной тринадцать лет, а другой седьмой.
— Недоростки!
Молчание. Дьякон вдруг обращается к Егору Иванычу:
— Знаете ли что?
— Что?
— Вчерась я был в консистории. Смотрю, сторож газету читает. Каково? сторож газету читает и хохочет… Мне показалось больно смешно, грех те заешь!.. Подхожу к нему и спрашиваю: что, Никифор Иваныч, из Москвы пишут; усмирили ли врагов? Он и говорит: да ничего, так, уж больно занятно… Дайте, говорю, Никифор Иваныч, газетки почитать. Нельзя, говорит. Я ему дал двугривенничек, уступил и показал на одно место: вот, говорит, жениха вызывают, и хохочет… Я думаю, что же тут? Ну, надел очки и читаю, и что же, Егор Петрович…
— Егор Иваныч… — подсказал дьячок.
— Извините, Егор Иваныч… Ну-с… На чем, бишь, я остановился?.. Ну, читаю… В Воронежской губернии, знаете ли, в каком-то уезде (я было записал уезд-от, да потерял либо на папироски сжег спьяна), дьякон умер, а у вдовы осталось четыре дочери. Вот она и подала просьбу консистории. Должно быть, консистория не нашла женихов и напечатала цыдулку или указ, как там по светскому — не знаю, что-де кто девицу Анну двадцати двух лет, то есть сестру старшую, возьмет замуж, за тем и место останется… Каково? Благая мысль. Вот мы живем в захолустье и ничего не слышим, а здесь все можно узнать. Благая мысль. Махните-ко! А?
— Далеко.
— А сколько верст?
— Да верст тысячи две.
— У-у! Экая даль, господи помилуй!
— Я мекаю, поди, теперь туда много женихов-то наехало, — заметил дьячок.
— В экую-то даль?
— А своя-то губерния?
— Точно, точно… Ваша правда, Павел Максимыч.
Чтобы удостовериться в том, как скоро знакомятся духовные между собою, духовные, не видавшие друг друга никогда и живущие друг от друга на расстоянии двухсот — пятисот верст, нужно зайти в крестовую церковь или кафедральный собор во всенощную или к обедне, когда служит архиерей. Тут собраны лица духовного ведомства почти со всей губернии. Тут вы увидите протоиерея в камилавке и с наперсным крестом, монаха, снимающих свои камилавки, скуфьи и клобуки во время главных молитв, славословий и священнодействий, священников (которых можно отличить по крестам 1853–1856 годов), дьяконов, или, проще, лиц личного дворянства духовного ведомства, и подрясниковых — дьячков, пономарей и причетников. В церкви их человек двадцать. Они знакомятся так.