— Что же вы-то? — обратился он к судье, показывая рукой на стол, на котором стояли вино и закуски.
— Я уже пил.
— Ах, дуй те горой! Пей, и я выпью.
— Не могу, отец дьякон.
— А я на тебя наплюю… А ты не хочешь пить за моего Егорка. А?
— Да говорят вам, пил.
Старик к другому подходит. Андрей Филимоныч тоже скучал.
— Эх, Иван Иваныч, скучно! То ли было на моей свадьбе!
— Нельзя, вишь ты… Все знать собралась.
— А мы попляшем.
— Давай. А напредки выпьем, ведь за вино-то не деньги платить. — Выпив водки, Иван Иваныч с Андреем Филимонычем пустились плясать, припевая: «Ах вы, сени мои, сени…» Гости хохочут.
— Уж не посрамлю себя! — и старик снова пляшет.
— Иван Иваныч, ноги отшибешь! — говорит благочинный, хохоча.
— «Ты лети, лети, соколик, и высоко и далеко…» — поет старик и пляшет. Потом подходит к сыну и целует его.
— Ах ты, золото мое!
— Ах ты, пушечка моя! — целует он молодую: — кралечка! Вырасти-ко экова сына — вырасти, матка… — И он не знает, какую любезность сказать молодой.
Через час Иван Иваныч скрылся. Об нем так и позабыли. Гости разошлись. Молодых повели спать. Смотрят, Иван Иваныч спит на полу около кровати, свернувшись кренделем, и подушки нет.
— Ах, бесстыдник какой! — сказал один шафер.
— Невежа! — сказала молодая.
— Тятенька, пойдемте в другую комнату, — сказал сконфуженный Егор Иваныч.
— Зачем?
— Здесь наша спальня.
— А я что? Я разве не отец тебе?
— Тятенька, уйдите, мне спать хочется.
— Экая фря… А я хочу здесь остаться.
Вошел благочинный.
— Иван Иваныч!
Старик ушел спать в сад.
. . . . .
Есть, впрочем, счастливцы, которые блаженствуют хотя в первые дни супружества, женившись и вышедши замуж, — вроде Егора Иваныча и Надежды Антоновны.
В Столешинске Егор Иваныч прожил с женой целый месяц. Благочинный уступил ему на время три комнаты в своем доме, а Ивану Иванычу отдали прихожую к этим комнатам, но он в ней не жил, а устроился в первой комнате, рядом с прихожей. Отношения молодых были такие, что со стороны можно было думать, что они живут как знакомые и что каждому чего-то недостает. Егор Иваныч мучился с женой, стараясь развить ее на сколько-нибудь, допытываясь, любит она его или нет; говорил ей любезности, как умел; жена только говорила: «Отстань, бесстыдник» — и пр., или: «Я мамаше пожалуюсь». Вставали они поздно; пили чай все вместе, то есть с благочинным, женой его и Иваном Иванычем; потом благочинный, поручал ему перебрать разные бумаги или прочитать донесения, сочинить предписания, рапорты. За обедом сходились все, после обеда спали, потом чай, после чаю какие-нибудь разговоры, касающиеся семейной жизни, потом ужин и ложились спать. Надежда Антоновна большую часть дня проводила с матерью или в своей комнате. С матерью она что-нибудь перебирала, что-нибудь говорила; в своей комнате сидела или лежала, о чем-то думая. Егору Иванычу хотелось дать ей какую-нибудь работу, чтобы она не скучала, но он никакой работы не мог приискать ей, да она и не хотела ничего делать. Достал он и светских книг ей, она возьмет книгу, начнет читать и положит. Стал Егор Иваныч сам читать книги вслух; она или дремлет, или спросит его о каком-нибудь постороннем предмете, или уйдет. Егор Иваныч скучал, скучая более оттого, что не умел говорить, не знал, как развлечь жену; он даже шутить не умел. Пойдут они гулять по городу, говорить нечего, и ходят молча. Придет Злобин или жена его, и тут не весело. Злобин хочет показаться умным, спорит; Егор Иваныч находит, что он человек отсталый и ему не пара; жена его сплетничает и наказывает Надежде Антоновне, как нужно обращаться с мужем, то есть не уважать его. Егор Иваныч пробуждался рано. Пробудится он, жена спит. Он полежит и пойдет к отцу, который сидит на улице у ворот. Поговорит с ним и пойдет в спальню, жена все спит. Поспел чай, он разбудит жену, она говорит: «не хочу» — и опять спит. Встанет она поздно и просит чаю; если чай не готов, она сердится на мужа: отчего нет чаю теперь.
— Да ведь я же будил тебя!
— Мало ли что будил; я хочу теперь пить.
— Самовар поставлен.
— А я не хочу дожидаться. — И не станет пить и капризится целый день. Хотел Егор Иваныч проучить ее, то есть лишить чаю на целый день, но ему жалко было жены. «Пусть покрасуется, надоест», — думал он. Надежда Антоновна жила барыней и ровно ничего не делала. Скажет ей Егор Иваныч:
— Надежда Антоновна, вам скучно?
Она молчит.
— Надежда Антоновна!
— Да что вы пристали ко мне?
— Зачем же вы вышли за меня замуж?
— Зачем вы сватались?
— Вы бы могли отказаться, тем более что я вас раньше спрашивал: охотой ли вы выходите за меня? Мало ли что ваш папаша приказывает вам.
Надежда Антоновна начинает плакать.
— Об чем же вы плачете?
— Отстаньте, Егор Иваныч. Уйдите!
Егор Иваныч отойдет от жены и смотрит на нее.
— Надежда Антоновна, разойдемтесь на время.
— Как разойдемся?
— Вы спите в спальной, а я здесь. Мы не будем сходиться к обеду, чаю и ужину, не будем видеться друг с другом.
— Зачем? — она опять плачет.
— Наденька! Зачем ты плачешь? — а дальше не знает, что сказать ей.
Раз Егор Иваныч подслушал разговор жены с матерью.
— Ну, Надя, каков твой муженек?…
— Урод, мамаша.
— Полно, Надя. Он смирный такой; он уважает тебя.
— Он все по-своему хочет делать. Никакого покоя нет от него.
Мать за обедом напустилась на Егора Иваныча:
— Мы, Егор Иваныч, не для того отдали вам свою дочь, чтобы вы ее мучили.