На обрученье собрались Злобины, Егор Иваныч с отцом, который напомадил свои уцелевшие волосы помадой, городничий, исправник, почтмейстер, городской голова, письмоводитель и учитель Алексеев. Надежда Антоновна была разодета и сидела с матерью, около которой сидели Поповы. После обрученья, при чем жених и невеста по приказу родителей поцеловались, вечер тянулся скучно; говорили много, но тихо; все вели себя чинно, хотя и выпивали. Даже Иван Иваныч выпивал меньше обыкновенного. Он все поддакивал Марье Алексеевне. Свадьба назначена в воскресенье.
Дни до свадьбы шли хорошо. Егор Иваныч блаженствовал, невеста уже не косилась на него. Иван Иваныч скучал и ходил к протопопу редко, потому что тот не говорил с ним.
В воскресенье утром все было готово. Судья обещался прислать двух лошадей с коляской Егору Иванычу, а исправник четыре лошади с двумя колясками для невесты, городничий тоже хотел прислать лошадей. В субботу Егор Иваныч сходил к Будрину и попросил жену его, Матрену Степановну, быть его посаженой матерью — она согласилась; также согласился быть шафером семнадцатилетний брат ее, Иван Степаныч Морозов, обучающийся в словесности.
В воскресенье Егор Иваныч не пошел к обедне. После обедни за ним прибежал Егор от благочинного. Егор Иваныч взял напрокат у одного чиновника — знакомого очень хорошо Андрею Филимонычу — только что сшитый сюртук, брюки, жилетку, фуражку; манишки и галстуки были у Соловьевых.
— Вы готовы? — спросила его Марья Алексеевна при входе его в зал.
— Совсем.
— Смотрите, не ударьте лицом в грязь; чтобы у вас венец не спал; свечка чтобы ровно с Надиной свечкой горела.
— Хорошо. А Надежду Антоновну можно видеть?
— На что вам?
— Да нужно бы сказать кое-что.
— Скажите мне, я ей скажу.
Егору Иванычу хотелось только посмотреть на невесту, и он не думал любезничать с ней.
— Что же?
— Да нет уж, я после скажу.
Марья Алексеевна ушла. Немного погодя вошла невеста в шелковом голубом платье с кринолином, с распущенными волосами.
— Здравствуйте, Надежда Антоновна, — Егор Иваныч подошел к ней и подал руку.
— Мое почтение. Что нужно?
— Вы уж готовы?
— Да. А вы?
— Как видите.
— В этом-то? Ах, страм какой! Неужели вы в этом будете стоять со мной в церкви?
— Что же тут худого?
— Я не хочу, чтобы вы в этом венчались. Иначе я убегу из церкви.
— Дело не в этом, а я хочу спросить вас: охотой вы идете замуж или нет?
— Мне некогда, — сказала невеста и ушла.
— Вот те и раз! — сказал про себя Егор Иваныч. — Комедия не комедия, а черт знает что такое. Жаль, что я не поехал с Троицким… Ну, да была, не была — женюсь.
Благочинный наговорил Егору Иванычу очень много: что он выдает дочь единственно из уважения к ректору, и поэтому он не должен выходить из послушания благочинного, как начальника и как отца невесты; что жену он должен уважать, как дочь благочинного; что она делает большую жертву, выходя за него; что отец его, Иван Иваныч, должен вести себя чинно и знать только свою комнату и к нему, благочинному, не должен соваться, иначе благочинный прогонит его, как лишнего человека; что он, если будет учителем, должен учить так, как будет приказывать благочинный, и проч. Свадьба назначена в семь часов вечера.
К семи часам вечера народ толпами валил в церковь. По распоряжению тысяцкого-головы городничим были посланы казаки, чтобы в церковь пускать только одних чиновников, а прочих гнать вон. Поэтому народа около церкви много терлось Егор Иваныч сидел дома с своим шафером и отцом, расфранченный и надушенный. Сердце его билось. Ему почему-то страшно казалось ехать в церковь, он, пожалуй, готов был отказаться от женитьбы.
— Что, Егорушко, запечалился? не на смерть ведь готовишься, — сказал отец, тоже напомаженный.
— Тяжело, тятенька, с холостой жизнью расставаться.
— Полно глупить-то!
— Скверно, что я свою невесту не узнал хорошенько.
— Ну, не тужи…
Приехали лошади. Отец благословил сына иконой.
— Ну, с богом, Егорушко. Дай бог тебе счастья. — Старик прослезился.
Сын сел с шафером в коляску.
— Ну, с богом. Я побреду к благочинному.
— Не рано ли, тятенька?…
— Я там в саду посижу.
— Смотрите, не усните только.
У церкви была страшная давка. Лишь только подъехал Егор Иваныч к церкви, народ взволновался. «Жених, жених!» — говорили вслух.
Говорить про венчанье не стоит, потому что нет человека, который бы не был знаком с этим предметом. Невеста, одетая в белое, стояла печальная и на Егора Иваныча не глядела.
Когда муж и жена сели в карету, Егор Иваныч сказал:
— Вот, Надежда Антоновна, мы и обвенчались.
Жена молчит.
— Теперь уже не воротить.
Она все молчит.
— Что же вы, Надежда Антоновна, молчите?
— Что же говорить мне?
— А ведь сегодня великий для нас день.
— Может быть, для вас, но не для меня.
— Почему?..
— Так; воля папаши…
— Стало быть, вы отдаетесь мне бессознательно, единственно из уважения к вашему отцу?
— Да.
— Глупо! Но, Надежда Антоновна, ведь вы жена мне.
— Жена.
— А обязанность жены знаете?
— Неужели я стану работать на вас?
— Нет. Будете ли вы любить меня?
— Не знаю.
Егор Иваныч обнял ее и поцеловал. Жена толкнула, его, сказав: «Отстаньте!»
Начался пир. Благочинный с женой веселились, гости тоже, молодые скучали, хотя и сидели рядом. Молодым нечего было говорить друг с другом, и на поздравления они отвечали поклоном или словами: «Покорно благодарим». Гости увеселялись органом и под музыку его танцевали в честь молодых, хотя благочинный терпеть не мог никаких плясок и светских песен. Больше всех веселился Иван Иваныч. Никто так не был весел, как он. Он ко всем лез.