Егора Иваныча зло взяло. Он вышел в залу, стал ходить и думать: «Что они важничают-то! Я же ведь не напрашивался, сами суют. Ишь, отец ректор им дался!.. Уж лучше, кажется, отказаться от этой барской невесты».
В приемную, а потом в зал вошли Павел Ильич Злобин и его жена. Павел Ильич был худой, бледный господин, с коротенькими волосами и маленькой рыжей бородкой; они поклонились Егору Иванычу очень важно.
— Если не ошибаюсь, вы Егор Иваныч Попов? — спросил Злобин.
— Точно так.
— А я Павел Ильич Злобин, а это моя жена Александра Антоновна, урожденная Тюленева.
Егор Иваныч поклонился.
— Папаша дома? — спросил Павел Ильич Егора Иваныча.
— В кабинете.
Зять с женой вошли в кабинет; немного погодя они вышли с благочинным. Благочинный представил их Егору Иванычу и им Егора Иваныча, сказав: мой нареченный зять, — потом с дочерью ушел в другие комнаты.
Через несколько минут вошел благочинный с женой, за ним разодетая и нарумяненная Надежда Антоновна и дети с Александрой Антоновной. Благочинный взял правую руку дочери и повел ее к Егору Иванычу.
— Знаешь ты его? — спросил он дочь.
— Нет, — отвечала она робко и гордо.
— Тем лучше для тебя. Вот твой жених, — сказал благочинный. Дочь ничего не сказала.
— Что же ты молчишь?
— Что мне говорить прикажете?
— Согласна ты или нет выйти за него замуж?
— Согласна, тятенька, — сказала дочь нерешительно.
— Ну, и делу конец. Возьмите руки.
Егор Иваныч конфузится, конфузится и дочь благочинного.
— Что же вы? — говорит строго отец.
— Надя, возьми руку Егора Иваныча, — говорит мать.
Надя строго смотрит на мать и сердито берет руку Егора Иваныча.
— Смотри у меня! — кричит отец.
— Садитесь рядом.
Все сели. Егор Иваныч сел около Надежды Антоновны. Семейные начали говорить о непокорстве дочери, жених и невеста слушают. Егор Иваныч смотрит на невесту, невеста смотрит в сторону. Так они просидели до обеда. За обедом то же самое. После обеда жених и невеста пожали руки. Завтра воскресенье, и по этому случаю Егор Иваныч показал благочинному сочиненную им и сказанную при архиерее проповедь. Благочинный велел ему сказать ее в соборе и после обедни прийти к нему, Просватание отложили на три дня.
— Ну, что? — спросил Егора Иваныча отец, как только он вошел домой.
— Хорошо. Сегодня благочинный представил меня зятю и невесте, а через три дня и просватанье.
— Ну, и слава тебе царю создателю! Как же теперь, Алексея-то Борисыча мы обманули, выходит?
— Разве вы давали ему слово?
— На вот! А зачем мы вчера у него были?
— Я же ведь вам говорил, что торопиться нечего.
— Ну, ничего… Как же ты, Егорушко, дела-то обделал?
Егор Иваныч рассказал все, с некоторыми прикрасами, а именно: что невеста девушка смирная, послушная и что ректор приказал благочинному отдать за него дочь.
— Слава богу, слава богу!.. Уж я непременно молебен отслужу. Свечку рублевую поставлю. А что же он меня-то не звал?
— На просватанье, должно быть, позовет.
— Экой гордый! Ну, да где мне с благочинным дружбу водить! так-тось…
— А вы, тятенька, если вам случится быть у благочинного, ведите себя скромнее.
— Уж я знаю. Да что я, разве не отец тебе? а, Егорушко?
— Через вас я могу лишиться невесты.
— Полно-ка ты толковать-то… Разве невест-то мало?
Егор Иваныч рукой махнул и пошел на улицу. Отец остановил его.
— Ты куда?
— Пойду прогуляюсь.
— Пойдем вместе.
— Я один.
— Ну, бог с тобой!.. Вот они, Анна Пантелеймовна, каковы ныне сынки-то!.. Ты их воспитывай, обучай, а они, как вылупятся на свет божий, и знать тебя не хочут.
Егор Иваныч обиделся этим.
— Тятенька, на что тут сердиться? Мне хочется одному заняться самим собой…
— Ну, и занимайся. Ты ведь священником будешь, протопопа получишь, а я так заштатным и умру… Куда уж мне! Ступай, ступай, бог с тобой, я пойду спать…
На другой день утром Егор Иваныч прочитал проповедь о блудном сыне. Когда он прочитал ее, она ему не понравилась, потому что тут почти ничего не было действительного, а написаны цитаты, тексты и разные фразы. На сарае крыша была высокая, и свет проходил сквозь отверстие, сделанное в простенке. Егор Иваныч встал, сделал важную позу, посмотрел вперед, направо к налево, как будто представляя народ, постоял немного и начал спокойным голосом читать. Прочитав вслух немного, он остановился. «Ей-богу, никто ни одного слова не поймет… Как тут лучше сделать? Постой… Проповедь благочинный не читал, я расскажу историю блудного сына, применяясь к нынешней, введу тут один рассказ из нашей современной жизни… Ловко ли будет? Нет, рассказ из нашей современной жизни в церкви неловко говорить, а расскажу историю блудного сына как можно яснее, без тетрадки, как говорят у нас приезжие профессора. Надо сказать так, чтобы их всех ошеломило… Конец об начальстве я выкину, а заменю другими словами… Вот она, наука-то! Четыре человека сочиняли, четыре головы работали, а написали очень плохо… Впрочем, и писали-то про начальство». Он начал опять читать с начала. Позу он выдержал. «Только бы в церкви не сконфузиться. Я думаю, что будут слушать, тем более что здесь еще молодые люди не говорили проповедей».
Егор Иваныч напомадил волоса, надел белую манишку и пошел в церковь уже во время херувимской и там сквозь густоту людей гордо пробрался в алтарь, так что многие стали в недоумение: кто это? Полгорода уже знали, что приезжий семинарист, жених протопопской дочери, будет сегодня сказывать проповедь. Поэтому народу собралось более обыкновенного. В этот день должен быть царский молебен, и потому священники изо всех церквей собирались в собор.