После этого проповедь плохо сочинялась, мысли положительно не лезли в голову. Во втором часу пришло двое кончивших курс в семинарии, Ермилов и Гонимедов.
— Проздравляем! — сказали они, входя. — Вы уж знаете?
— Троицкий сказал. Молодец! Ну, а проповедь?
— Да пишу.
— Ну-ко, прочитай.
— Не кончил еще. Текстов много надо.
— Ну, ничего. Мы подсобим.
Егор Иваныч стал читать, а приятели поправляли его. Чтение, марание, приписывание продолжалось до самого вечера. Проповедь была кончена. Пришел еще богослов. Опять началось чтение и поправки.
— Кажется, ладно?
— Еще бы!
— А как да не понравится ректору?
— Чего еще ему надо! Постой! Егор Иваныч, размалюем про начальство.
— Да, господа, послушайте: ведь хвалить начальство следует в семинарии при выпуске, а не в церкви.
— Да ведь он велел!
— Я думаю вот что: может, ректор сам хочет сказать проповедь по этой тетрадке.
— Пожалуй, — это бывает.
— А может быть и то, что он покажет архиерею, тот прочитает и скажет: хорошо, но сказывать запретит.
Между тем хозяйка принесла Егору Иванычу чаю, сахару и булок. Началось чаепитие и излияния дружбы.
— Я слышал, — говорил Ермилов: — что в Столешинске у отца Василия есть две дочери: одной — Наталье — девятнадцатый год, сватались чиновники, да отец Василий не выдал. Не худо бы тебе попросить ректора, чтобы он написал письмо тамошнему благочинному.
— Возьмется ли он за это дело? Как-то неловко.
— Попробуй.
— Пожалуй, наведи справки, нет ли там невест других, и поезжай туда жениться, а оттуда сюда на посвящение.
— Пожалуй.
На другой день к двенадцатому часу проповедь была окончена. Егор Иваныч шел с трепетом к ректору и молился в душе: господи помоги!
Ректор удивился, что Попов принес проповедь скоро.
— Сам ли ты сочинил?
— Сам. — Егору Иванычу обидно сделалось.
— Хорошо, я прочитаю. Завтра приходи за ответом в это же время.
От ректора Егор Иваныч пошел в консисторию, к столоначальнику.
— Ну, что-с? — спросил Егора Иваныча столоначальник.
— Я к вам за справкой
— Да ведь вы уже назначены, с вас магарыч надо.
— Как назначен?
— Да так. Сами вы просили ректора, а ректор снес вашу просьбу его высокопреосвященству, а тот и назначил.
— И бумага здесь?
— Ну, этого я вам не скажу — секрет.
— Какой же тут секрет?
— Ну уж, нельзя.
— Да ведь вы сами сказали, что я назначен!
— Ну это еще сорока на двое сказала. Я могу отписать на справке, что место ваше занято.
— А его-то высокопреосвященство?
— Что вы, жаловаться хотите? Знаете, чем эти жалобы-то пахнут?
— Чем?
— Мне, господин Попов, некогда с вами калякать.
— Я, Яким Савич, пришел к вам не потому, чтобы место просить, а об невестах хочу справиться.
— Я вам сказал, что мне некогда.
Егора Иваныча зло взяло. Он вышел в коридор. За ним вышел писец.
— Что дадите? — пристал он к Егору Иванычу.
В консистории если и сторож важное лицо, то писцы там уж очень важные лица для ищущих и хлопочущих. Это знают все. Даже сторож за полтинник может выведать от писцов, а писцы — помощники столоначальников по делам поборов.
— За что?
— Экой вы чудак. Давайте три рубля, все сделаем.
— Да денег нет.
Их окружил синклит подрясниковых и в рясах. Все смотрят как-то с удивлением, сожалением; какое-то заискивание видится, плутовское намерение…
— В чем дело? — спрашивает храбрый господин в рясе, держа голову набок, разведя ноги на аршин одна от другой и утирая ситцевым платком бороду, на которой присохла скорлупа от яйца.
— Право, не знаю, — ответил Егор Иваныч.
— За что вы просите-то?
— Это не ваше дело, — сказал писец.
Половина разошлась по своим местам. Господин в рясе и с скорлупой на бороде рьяно вступился за Егора Иваныча.
— Вы объясните причину!
— Не ваше дело.
— А владыку знаешь?
— Сторож, выгони этова пьянова, — закричал писец и ушел в канцелярию.
— Что он сказал? что сказал? — спросили человек шесть. Обруганный заступник ворвался было в канцелярию, но его вытолкали оттуда.
— Что, отец дьякон, с носом!
— В чужой монастырь со своим уставом не ходи.
— Еще говорите спасибо, что за шиворот не выгнали на улицу, — говорят, хохоча, остальные.
— Это все из-за вас, господин семинарист, — обратился дьякон к Егору Иванычу и сию же минуту отошел от него.
Два священника подошли к Егору Иванычу.
— В чем дело?
Егор Иваныч рассказал.
— Вам надо бы денег дать.
— Если бы были, дал.
— Вы лучше к нему на дом сходите. Дайте рубль — и дело в шляпе.
— Нет, всего лучше к эконому.
— Эво! к эконому. Ведь вам, разумеется, невесту не голую надо, а с придачею; так лучше справиться у столоначальника.
— Я к нему не пойду.
— Как знаете. — Разговор пошел об другом: каков нынче ректор. Потом оба священника и приставшие трое диаконов пожелали послушать проповедь молодого проповедника.
В углу, налево, один дьячок схватил за нос пономаря; пономарь вскричал и в свою очередь ударил дьячка под микитки, что вызвало всеобщий смех. В другом углу, направо, один подрясниковый уснул на диване.
— Братцы, смотрите!
— Ах, он, пес!
Все хохочут.
— Наденьте на него бумажный колпак.
Один причетник подошел к спящему и привязал к волосам его свою косоплетку, а к ней бросовый конверт.
— Нехорошо. Лучше разбудить, — советует половина глазеющих на спящего.